Том 5. О'кэй. Камни и корни - Страница 29

Советский гражданин держится в стороне, чуть-чуть ошарашенным. Ему хотелось бы пустить в эти верхнепалубные просторы тесноту подводных консервов и необходимостей третьего класса, советскому гражданину понятных.

Советский гражданин, автор этих строк «О'кэй», американского романа, ехал в качестве писателя. Он знал, что ему нужно было поехать, но он также знал, что для его страны американские комбайны и тысячетонные штамповальные станки нужней его поездки. Поэтому он не взял с собою советского золота и отъезжал от советской границы без единого цента.

В Варшаве он получил злоты, которых ему хватило до Берлина. В Берлине он получил марки, которых ему хватило до Парижа. На «Бремене» оный писатель, стаивая у форштевня, рассматривая океанские просторы горизонтов и светящихся фосфорически под носом корабля моллюсков, – соображал:

– от Варшавы до Берлина, от Берлина до Парижа, от Парижа до Нью-Йорка, – ну, а там как-нибудь образуется, поелику одна голова не беда, а и беда – так одна.

Но писатель был писателем, а в пароходной газете напечатан был список пассажиров. И в день выхода этой газеты – сначала этакая сухая леди, а затем этакий сонный мистер, торгующий в СССР пушниной, – справились, – что, мол, такой-то не такой-то ли? – Барышня заинтересовалась моими фокс-данными. Мистер потащил меня к маникюрщику, справляясь о точке моих зрений на виски «блэк-энд-уайт» и «скотч».

И в этот же день пришли радиограммы из-за океана. Приветствуем, дескать, встречаем, все о'кэй, но одна телеграмма гласила:

«номер приготовлен в отеле «Сент-Моритц» – Я спросил сонно-пушного мистера, что это за гостиница. Мистер оживился, прочитав конфетно-изящную бумажку каблограммы, и сказал, что это одна из самых дорогих гостиниц в Нью-Йорке, в пятьдесят этажей, и находится между Пятой и Шестой авеню, против Сент-рал-парка –

Единственную каблограмму я послал с океана моему издателю: не надо, мол, мне «Сент-Моритца»!

Вечером мне подали новую каблограмму:

«остановиться в «Сент-Моритце» необходимо стап номер бесплатно» –

Я подивился любезности издателя, хоть воспринял этот номер, как вставной зуб.

4

Океан был величествен. За ютом была Европа. Форштевень двигался к Америке. У русского человека есть такое:

– весна, завалинка, в валенках на завалинке сидит дед и блаженствует всем земным блаженством, – куры роются в пыли, тепло, девки-трактористки проехали на тракторах с пахоты в гараж, стрижи царапают закат, – деду нельзя как хорошо! – и дед говорит:

– Благодать-то, благодать-то какая!.. – и молчит лирически, и добавляет: – Зубы чтой-то давно не болели, – вон у Сидора Меринова вторую неделю болят…

– именно, – нельзя так! – нельзя русскому человеку, чтобы ему было хорошо, когда у Сидора Меринова болят зубы вторую неделю. И у каждого русского человека обязательно есть свой зуб. Под величие Атлантики, на путинах из Старого Света в Новый, открытых тогда, когда история человечества нащупывала пороги капитализма и лазила в подворотни открытых, и заросших уже бузиной, ворот средневековья, русский писатель думал:

– В веках, в громадных веках, быть может, в Атлантиде, в несуществующих теперь землях, возник первый человек. Где-то на берегах Атлантического и Индийского океанов, у Средиземного моря возникли первые вести о человеке, известные человечеству. Из небытия, из мрака времен, из непознанностей на берегах Средиземного моря возник тот ручеек истории человечества, который определил потом судьбы цивилизации земного шара. Этот ручеек Месопотамией, Палестиной, Египтом, Ассирией вести о человечестве вынес к грекам и римлянам, зародив историю Европы. От греков и римлян история полузаписана. Сколько народов, сколько цивилизаций, религиозных и философских систем, государственных образований возникало у человечества, жило, цвело и гибло! От римлян колымага истории известна, – известно, как эта история текла, – поистине текла, – происходила, случалась, – как обливалась кровью германцев, гуннов, галлов, – как костенела средневековьем, – как перестраивали ее пар и ткацкий станок, – как грозами шли по ней революции. Но старость не есть древность. И если Египет, Ассирия и Вавилон погибли от греко-гунно-алланов, то до братьев их, живущих до сих пор в Индии, Китае, Японии, гунно-ев-ропейцы добрались только в прошлом веке. Эти народы ведут свою историю от времен Артаксерксов, причем Япония свою историю сплела с Европой империалистическим равноправием разбоя. Все это происходило. И первая история, которая имеет свою дату возникновения, – это история Америки – не индейцев, конечно, но европейских колонизаторов. История Америки – молодая история. Мать американской истории – старуха Европа. Что взяли дети у матери? – дети победили мать? – молодая Америка западнее Запада? – действительно ль она гораздо больший Запад, чем Западная Европа? Великий океан есть громадный шов земного шара, где с одной стороны в океан обрывается древность Востока и с другой – молодость Запада, – недаром в Тихом океане есть черта, где корабли иль останавливают время на сутки, иль сбрасывают сутки со времени. Но: земной шар – есть шар, и, стало быть, в тот час, когда на Востоке романтиков панствует древность ночи (помните, – «спит седой Восток!»), – на Западе тогда закатывается день, – и, следовательно, где-то есть утро. Это утро в Союзе Социалистических Республик, история которого имеет дату рождения – 25 октября 1917 года старого стиля – и история которого не происходит, но строится, делается, конструируется.